Без права на покой [Рассказы о милиции] - Эдуард Кондратов

Гнедых ответил, не задумываясь:

—  Хочется создать обобщенный кинопортрет стяжате­ля. Конкретного носителя тех пережитков, против которых мы ведем борьбу. Так сказать, живое воплощение их. Это немало...

—  Да... — задумчиво подтвердил подполковник, — немало...

—   Вот видите! Даже вы это понимаете. Еще неизве­стно, от чего будет больше пользы: от нашего фильма, воздействующего на миллионы, или от изоляции одного- двух мерзавцев. Не обижайтесь, пожалуйста.

—   Я не обижаюсь, на что же... — равнодушно сказал Хлебников. Его беспокоило, что он никак не мог выявить таинственную заусеницу, тем не менее, реально существу­ющую и немало мешающую их разговору о фильме. Во всяком случае, дело было уже не в симпатиях и антипати­ях. В процессе беседы он не то чтобы изменил первое впечатление о режиссере, а скорее примирился с ним. В конце концов, Гнедых не в друзья ему набивался и не в штатные сотрудники. Надо его принимать таким, каков он есть. А дело свое он, кажется, знал, по крайней мере отчетливо представлял, что он хочет видеть в своей картине. Это уже неплохо. И если дать ему толкового консультанта...

Аркадий Семенович некоторое время следил за подполковником и вдруг, улыбнувшись, сказал:

—  Есть такой романс у Чайковского — «Я вам не нравлюсь».

—  Да не в этом дело, — досадливо пристукнул зажигалкой Хлебников и тотчас же спохватился: — Что вы сказали?

Режиссер засмеялся — искренне, без всякой натуги.

—   Не хитри, Иван Николаевич, — просто сказал он. — Тебе это все равно не удастся. Но не любовником я пришел к тебе, Великий Новгород! — с пафосом процитировал он и резко меняя тон заключил: — Давай лучше дело делать — это в наших общих интересах. А остальное... — Он беспечно махнул рукой. — Стерпится-слюбится.

«Ух ты, черт глазастый», — с невольным уважением подумал Хлебников и сразу же испытал некоторое облегчение. Показалось, что он ущупал-таки проклятую заусеницу.

—  Ответьте-ка мне еще на один вопрос, Аркадий Семенович. Почему именно вы снимаете такой фильм? У вас же, насколько я понимаю, совсем другой профиль?

Гнедых разочарованно присвистнул:

—  Э, дорогой Иван Николаевич, это в тебе говорит ведомственная узость. У нас ведь не контора: этот — то, а тот — другое. Я профессиональный режиссер. Неужели я буду снимать одни железки? Да пропади они! Вам угодно мандат? Пожалуйста...

Он вытащил из кармана членский билет Союза кинематографистов, а уже из него — вчетверо сложенную бумажку.

—   Видите? Студия телевидения поручает мне съемки документальных фильмов, сюжетов и прочая, прочая. Я им знаете сколько фильмов сделал. Я ведь почему в НИИ-то пошел? Времени — вагон. Да и зарплату не сравнить. А это еще пока тоже имеет значение, верно?

—  Я понимаю, — увядшим голосом сказал подпол­ковник, снова почувствовав, что беспокойство его не исчезло, выявленная было причина оказалась явно не той. Он встал, показывая, что беседа окончена. — Словом, ничего вам не скажу, Аркадий Семенович. Надо ваше предложение обсудить.

—   Посоветоваться с народом? — Гнедых насмешливо указал пальцем в потолок.

—  А что ж, — спокойно согласился подполковник, — тоже надо.

И только полчаса спустя, раздумывая над визитом «высокого гостя», Хлебников понял причину своего беспокойства: ему не хотелось допускать этого легко­мысленного человека к материалам расследования.

Оправдательный аргумент

— Мне позвонил мужской голос и сказал, что должен срочно поговорить со мной... об отце. Я ждала в магазине минут пятнадцать. Потом появились эти...

Из протокола допроса Тани Чубаровой в судебном разбирательстве

— Да, махнули мы лихо, — говорил Фомин, когда ребята, проводив Ольгу, неторопливо шли по набережной. — Еще эти наручники дурацкие. За­чем ты их вообще-то приволок? Тоже мне — старший группы... Пижон.

—   Приволок... А я знаю, зачем? Выдали — я взял...

—    Брось, Санька, — серьезно сказал Фомин. — А то я не знаю. Наручники выдают по особому требованию. Как ты их выпросил — ума не приложу!

При последней фразе Фомина Саша даже остановился.

—    Старик! Можешь верить или не верить. Даю честное слово: я не просил. Мне приказал их взять сам Хлебников!

Фомин удивленно присвистнул.

Они подошли к ярко освещенному «Гастроному». Саша схватил товарища за локоть:

—    Геныч, яви божескую милость. Давай конфеточек каких-нибудь.

Фомин погрозил кулаком:

—  Ты... тип, не удовлетворенный желудочно. Когда ты уймешься?

—    Перед зарплатой, Геныч, денька за два, не раньше. Обожди, это еще что за представление?

Из дверей магазина вывалилась группа подвыпивших парней. Они увлекали за собой испуганную девушку, которую цепко держал за руку высокий парень в берете.

—   Что вам надо? — отбивалась девушка. — Пустите меня.

—   Отпустить такую киску! Плохо вы о нас думаете, — насмешливо говорил парень в берете. — Да не бойтесь... Прогуляетесь с нами — и порядок.

—   Оставьте меня! — Девушка попыталась вырваться. Компания пьяно захохотала.

—   Ого! Классная чувишка...

—   В порядке.

—   Ты, козел, пусти ее в натуре...

Хохот.

Фомин грустно покачал головой:

—    Ну вот, снова врезались. Теперь опять неприятно­стей не оберешься.

—    Здрасте, пожалуйста! — возмутился Саша. — За что же, неприятности? Мы все же в первую голову милиционеры, а все остальное потом.

—   Ага! — язвительно согласился Геннадий. — А что в прошлый раз сказал Хлебников: «Ходите-бродите, сами всех задираете. Бравируете своим чемпионством. Надо уметь наводить порядок спокойно, без методов Жана Маре». Помнишь?

—  Так что же? — зло сказал Саша. — Может, заво­пим: милиция!?

—  Пустите! Милиция! — тоненьким голосом выкрик­нула девушка.

—   Ну вот, прямой и ясный призыв, глас трудящего­ся, — усмехнулся Саша, наблюдая, как редкие прохожие стараются обойти сторонкой опасную компанию. Двое мужчин, бормоча «хулиганье, распустились», прямо около друзей деловито перешли на другую сторону набережной, к парапету.

Ребята молча направились к веселящимся пар­ням.

—  Только без драки, слышишь, Сань, — торопливо сказал Геннадий.

Саша, не отвечая, раздвинул парней и шагнул в самую середину. Сказал уверенно и властно:

—  Стоп! Детские игры отменяются из-за позднего времени. Участников просят расходиться по домам!

Парни, ошеломленные столь внезапным и дерзким вмешательством, на минуту растерялись, и Саша неторопливо вывел девушку из круга. Рядом с ней тотчас же стал Геннадий. Но, сообразив, что добыча ускользнула, парни грозно надвинулись на Сашу, поскольку он стоял ближе. Послышались возгласы:

—   А это что за фраера?

—   Вас кто сюда звал?..

—   Ну-ка валите отсюда!

Парень в берете властно поднял руку:

—  Парни, цыц! С этими заступничками мы сейчас потолкуем!

Саша, не оборачиваясь, бросил через плечо:

—  Старик, развлекай девушку, а со мной тут хотят о чем-то потолковать. Любопытно будет узнать.

Геннадий прикинул: противник не из опасных, его помощь Александру едва ли потребуется.

—  Пойдемте отсюда, — предложил он девушке. Та посмотрела на него с удивлением и гневом.

—   Вы что, с ума сошли? Они же его изобьют.

Геннадий с сомнением покачал головой:

—   Вряд ли... Но смотреть тут действительно не на что. Пойдемте, пойдемте... — Он попытался взять ее за рукав. Девушка резко выдернула руку.

—   Эх вы! Это же ваш товарищ! А вы... Это же бандиты... с ножами!

—   Да ну, какие там бандиты, — пренебрежительно сказал Геннадий. — Так, шантрапа. А ножи, ножи... не знаю. Сейчас увидим...

Он стоял спокойно, не изъявляя ни малейшего желания броситься на помощь товарищу. Девушка растерянно смотрела на него.